Мы живем в эпоху, когда существование Армении не просто под вопросом. По подсчетам демографов и статистов - армяне и Армения стремительно мчаться по курсу самоуничтожения. И дело не только в проигранной войне.
Сегодня, армянский этнос как таковой вымирает. Подавляющему проценту населения Армении неинтересны духовные и культурные ценности своей нации.
Большинство, как печально это не звучит, погрязло в материальном мире, и даже примитивного инстинкта самосохранения национального гена - нет.
Именно сейчас, та немногая часть осознающих армян, стремится на Родину. Кто-то по зову сердца, кто-то зная, что нужен ей, а кто-то точно осознает свою миссию и идет по намеченному пути.
В связи с трагическими событиями и острой необходимостью быть там где я должна быть, словно неумеючий читать и писать - ребенок, я изучаю свою родную землю, ее историю, культуру и ценности с нуля.
Именно на этом этапе своего пути, я имела честь познакомиться с выдающийся личностью, патриоткой и великой по своему содержанию и проделанной работе женщиной - Лилит Меликян.
В отличие от многих и даже большинства, Лилит имеет неоспоримый вклад в сохранении армянского культурного наследия.
Являясь директором культурного центра «Терьян» Лилит Меликян любезно согласилась побеседовать со мной специально для Gisher.News о проектах, в частности о том, что такое культурный центр Терьян и собственно о своем бренде TarazArt.
Беседа с Лилит оказалась такой же насыщенной и многогранной, какой и является она сама. Несмотря на свою занятость, мы достаточно долго побеседовали.
Паралелльно со мной, она вела еще несколько дел. Успевая отвечать на вопросы своих сотрудниц и сотрудников, она принимала гостей из министерства, рисовала надглазурной росписью на тарелке, и при этом чертила план своего ремонта.
Откровенно говоря каждый раз, перед интервью, я всегда изучаю человека, с которым собираюсь побеседовать. Этот раз не стал исключением. В разных источниках я узнала, что Лилит и ее команда из TarazArt, одевали таких мировых личностей как Ким Кардашьян и ее сестер, а так же самого Папу Франциска, во время его визита в Армению.
Однако в разговоре со мной, Лилит ни разу даже не упомянула об этом. Мы настолько увлеклись глубокими темами, что все это осталось в плотном слое прошлого удачного опыта, который естественным образом переварился и сформировался во вклад с историей. В нечто, как я уже понимаю - неосязаемое...
Ибо все осязаемое - материально...
G.N - Если честно, я узнала о Вас от моей сестры. Хотя я очень много времени провожу в сетях, информации о Вас не встречала. Если можно, немного о себе. Вы по профессии художник-дизайнер, так?
Л. М. - На самом деле, я закончила Ереванский педагогический университет, хотя абсолютно точно знала, что не собираюсь становиться педагогом.
Я профессионально занималась рисованием с 13-ти лет, т.е. я ходила в студию при Доме Архитекторов. Вообще я мечтала стать архитектором, мне казалось, что мое призвание – это строить дома, обустраивать, разукрасить - и т.д. В школе я рисовала все: ну, как обычно бывает в школе, если школьник умеет рисовать, ему задают приготовить плакат, баннер. Вот это все было с детства. С детства, потому что, видимо, у нас семью такая: дети должны уметь говорить на нескольких языках, уметь вышивать, делать все своими руками.
Папина семья, в которой я выросла – мы жили вместе с бабушкой, дедушкой, тетей и дядей - из Ирана. Точнее, бабушка из Нахичевана, во время Геноцида 1915г. она попала в Иран, где ее выдали замуж. И получилось так, что именно бабушка хотела, чтобы ее дети выросли истинными армянами. Рядом с местом, где они жили, был армянский монастырь, половина семьи была, как-бы, при монастыре, в армянской школе, и они – папины братья и сестры - выросли такими аскетичными. У нас в семье был такой порядок: совсем не обязательно выйти замуж или жениться, важнее остаться армянином, продолжить свою деятельность именно по специальности. И вот, живя в семье технарей, мои родители инженеры – химики, тетя и папа преподавали в Политехническом институте, папа - кандидат наук, я, как-бы, выросла в семье, где девочки вышивали, шили, рисовали, и мальчики должны были делать что-то своими руками.
Я очень любила свою тетю. Она рисовала, но была самоучкой, ну, может обучалась этому в армянской школе при церкви, а может – нет. Так вот я до 18-ти лет жила с ней в одной комнате, рисовала вместе с ней, а потом она скончалась. В моем детстве это было первое горе в нашей семье, потому что мой папа безумно любил ее. Я помню, как в первый раз увидела папу рыдающим, потому что она была его любимая сестра. Я считаю, что вкус мне привила она, и все армянское, что во мне есть, это от папиной семьи.
Мой папа продолжатель рода Раффи, внучатый племянник, и мы выросли в семье, где самое главное – что ты армянин, говоришь по армянский, хотя выросли мы в русскоязычной среде.
G.N - ДНК, конечно, передается.
Л. М. - Я хорошо помню, что папа, когда мне было лет 6-7, приходя домой, проверял, прочли ли мы отобранные им книги. Было очень важно прочитать все произведения Раффи, и на тот момент, когда я уже должна была прочитать «Дневник крестокрада», я уже научилась шустрить и находила кое-какие книги на русском. Я училась в русской школе и мне было легче читать на русском. В то время основа русских школ в Армении была очень сильная, и я предпочитала читать художественную литературу на русском языке. Этот минус остался до сих пор, потому что, если я хочу что-то понять или осмыслить, я ловлю себя на мысли, что хочу прочитать об этом на русском.
G.N - Русский язык очень гибкий.
Л. М. - Ну, может и не настолько гибкий, как армянский, потому что армянский круче или лучше, но он как-бы мой, я на русском лучше понимаю, хотя мой родной язык – армянский.
G.N - Одним словом, вот этот национально-патриотичный, даже немного фанатичный патриотизм был основой Вашего Я.
Л. М. - Мамина семья - это карабахские люди. У меня бабушка и дедушка с маминой стороны были просто ангелами. Вот любовь я видела в этой семье. Папина мама любила свой Нахичевань больше, чем дедушку, хотя это была такая сплоченная армянская семья, очень много детей, внуки. Но мамина мама настолько любила своего мужа, она осталась без него в очень молодом возрасте, когда ей говорили, может замуж выйдешь, такая молодая, она отвечала, «что вы говорите, как можно после него, вы о чем? У нас было все очень серьезно, мы любили друг друга». Она его очень долго ждала, они жили в Грозном, потом в Карабахе… И вот эту любовь и понятие, что такое любящая семья и родственники, я видела в маминой семье. Там были три брата – дедушкина семья, и до сих пор мы все братья и сестры, абсолютно все с маминой стороны, мы лучшие братья и сестра.
У нас общий чат, мы вместе обо всем. В Армении живу только я, представляете? И еще два брата двоюродных, уже вот дети маминых двоюродных сестер со мной дружат. Но вот эти первые брат-сестра, они все в других странах. У меня сестра в Ирландии, один брат в Австрии, два брата в Москве, то есть практически в Армении осталась я одна и троюродные братья, с которыми тоже все-все тесно, мы в одном чате все обсуждаем, хороним, рождаемся и т.д. Вот любовь такую семейную, что такое хорошая семья, я увидела в карабахской семье. И мама мне всегда говорила, когда я говорила, ну в каком-то возрасте уже, – мама, я очень хочу полюбить, все, она мне всегда говорила: важно, чтобы тебя тоже полюбили, не важно, что ты любишь, а важно, чтобы тебя любили, потому что от твоей только любви будет очень много слез. Я все это помню, когда мама мне это советовала. Потом, еще был такой момент, когда я видела, как плохо людям без своей родины, потому что практически вся моя семья, из которой я такая получилась, они все были далеко от Армении. Моя бабушка, папина мама, всю жизнь искала брата, которого потеряла во время Геноцида. Она же убегала, она же, будучи маленьким ребенком, несла на руках своего брата, но потеряла по дороге. И она скончалась в 86 лет, и я помню, я была очень большая тогда, что мы вот всю сознательную жизнь искали. Была такая программа по Армянскому радио, мы каждую пятницу сдавали данные и с понедельника по пятницу она слушала, не нашли ли ее брата. 80 лет она искала своего брата, представляете? Она из Нахичевани, жила в Иране и всю жизнь смотрела программы по истории наших памятников, очень хорошо знала историю архитектуры Армении. Вот хачкары Джуги, «хачкары моей Джуги», она очень хорошо знала, у нас дома очень много книг об этом. Вечерами была программа «Айреники дзайн» - «Голос Родины» и Менк енк, мер лезун» - «Мы и наш язык», и мы должны были молчать, потому что бабушка смотрела «Менк енк, мер лезун». Это была обязательная программа дома.
G.N - Говоря об армянах, кажется, когда человек живет за пределами Армении, этот патриотизм и желание больше вобрать в себя, дабы не потерять, намного острее чем у тех, кто живет в Армении, потому что то, что ты видишь каждый день, для тебя становится не так ценно.
Л. М. - Я не знаю, как объяснить, видимо, да. Армяне, наверное, из тех наций, которые не ценят то, что у них есть, потому что армяне Армении имеет очень маленькое представление о патриотизме.
G.N - Соглашусь с Вами
Л. М. -Проживающие вне Армении армяне намного патриотичнее. Скажу больше; чем дальше и недосягаемая родина, тем более патриотичны.
G.N - А как к Вам пришла идея создания Ваших изделий? Судья по тому, что я прочитала, Вы хотели куда-то выйти и решили сделать себе платье, да?
Л. М. -Ну, во-первых, как я вообще оказалась в Культурном центре Терьян, что это такое? История такая: я заканчивала пединститут, на тот момент, 98 год, естественно, не было … Ну, вместе с пединститутом, у нас в Армении есть такой интересный институт – в советское время это был институт эстетики, после чего, уже в мой студенческий период, там сохранилась очень хорошая команда дизайнеров, с советских времен, поверьте, они очень крутые, хорошие Они открыли Союз дизайнеров и начали отбирать хороших студентов и изучать с ними дизайн, чтобы была какая-то новая профессия, потому что у нас в после войны в Армении дизайнер это был человек, который делал вывеску «маркет» для магазинов и все. Ну кому был нужен дизайнер в послевоенные годы в голодной Армении? Хотя она и сейчас, в принципе, не очень хорошо живет. И вот я пошла туда учится, это было платное обучение, где мы учились очень много чему хорошему, чего не выучишь даже в институтах. Все-таки, на тот момент, образование в институтах было очень-очень хорошим, но это были трудные годы. Я всегда считала, что Пединститут – очень хорошее заведение, очень много хороших людей, художников там преподает, но годы были очень тяжелыми. Я даже помню, что зимы были намного хуже, чем сейчас, жизнь была сложная.
G.N - Да, я тоже помню.
Л. М. - И Вы знаете, не все понимали, что в Армении война, все знали, что света нет, голод, но что война, что очень много людей умирает, знали, в основном, люди, которые были связаны с Карабахом. Мы же не получали столько информации?!
Ну да, интернета не было, по телевизору ничего не говорили…
Л. М. - Вот мы были одной из тех семей, где знали, что в Карабахе война, потому что к нам домой приходили люди, жили у нас, мы за ними ухаживали. У сестры моего папы была квартира в Аване, где жила семья папиного друга из Сумгаита. Мы постоянно были во всех этих процессах, так и жили, понимали, что должны делится куском хлеба. И я в это время училась дизайну, потому что я говорила, что Армению надо построить, восстановить. Моя дипломная работа была очень такой – «Оформление Арзнийского ущелья» … Я сделала макет, где был оздоровительный комплекс, модный, весь из стекла. Когда я его сдавала, мне просто сказали, что это утопичная идея, как может здание быть из стекла? Но идея очень хорошая, и меня сразу приняли в Международный союз дизайнеров. Тогда все это решалось в Москве, были круто. Одним словом, закончила институт, а работы, естественно, нет.
G.N - То есть, у Вас всегда были смелые идеи.
Л. М. - Да, тогда все они были в архитектуре, я делала дизайн среды - концептуальные фигуры, ландшафт. Меня это очень интересовало. Я и сегодня занимаюсь этим, просто люди меня узнали в одежде, потому что, видимо, это было очень круто – делать национальный костюм и т.д., но у меня очень широкий профиль.
Но ведь дизайнеры одежды часто вдохновляются архитектурными линиями в одежде.
Вы знаете, я не дизайнер одежды, я очень крутой человек, у которого очень хороший вкус, вот и все. Я не могу сказать, что я дизайнер одежды. Вы можете сказать мне, сделай оформление церкви в цветах, я все это сделаю, т.е. я умею делать очень много чего, но меня узнали именно через национальную одежду, при помощи этой коллекции. Короче, после пединститута, а Вы, как уже поняли, моя семья такая, очень интеллигентная, одним словом, у нас дома началось: вот, выбрала себе никому не нужную профессию, нету работы…
G.N - Тем более, такой контраст – научно-технический и творческий
Л. М. - На тот момент устроиться на работу можно было только через родственные связи, естественно, их у меня не было. Я вообще считаю, что… Я одна из тех немногих, у которых в генетике нет знаменитых художников, и ты вдруг получился. Я не могу сказать, что я получилась, как художник, но человек, который в декоративно-прикладном искусстве Армении что-то после себя оставит, однозначно, это я. Но я не могу сказать, что это был избранный мною путь, просто, так получилось. Путь меня выбрал, Бог меня выбрал. Одним словом, я в глубоком мандраже, иду работать не по специальности .
Ты на самом деле веришь, что это есть, эта сила бывает в тебе тогда, когда ты знаешь, что она есть. Я не знаю, как людям сказать: товарищи, пожалуйста, поверьте в Бога, как хотите, его называйте – Создатель, как хотите.…
Мне жаль людей, которые не верят. Вы знаете, у меня иногда бывает, вот люди, которые рядом живут, я их очень люблю, я бы очень хотела, чтобы у них все было хорошо, но они закрыли свой путь к этому. Потому что когда я просто советую им, ну поверь в Бога, идиот, у тебя все получится, если ты поймешь, что надо верить, они вот просто закрылись, чтобы даже ты к ним не достучалась
G.N - Мишура закрывает каналы. Я пришла к выводу, что в основном люди отказываются от Бога: потому что, когда человек делает ошибки, он думает, что обратного пути нет. Совершая ошибки с каждым разом он все дальше уходит от Бога.
Л. М.- Нет, я бы не сказала, что это нами управляемо и это наша психология. Я Вам точно скажу, что это не мы делаем чтобы один верил, другой – нет. Это не мы и не психология, этому не научишь. С человеком не должно что-то произойти, чтобы он верил, или не верил. Например, есть более начитанных людей, чем я и более битых людей, чем я, но они еще не пришли к вере. Совсем не обязательно, чтобы ты облажался, чтобы начал верить, вообще не обязательно, я не знаю, откуда это приходит, т.е. это не начитанность, а…
G.N - Просто, чистые души?
Л. М. - Я не знаю, но то, что этот путь – верить или не верить- даже этот путь не мы выбираем, а нас выбирают, вот в это тоже поверьте, потому что я пробовала людям говорить, как у меня это получилось, но в момент, когда ты начинаешь рассказывать о том, а как я начала верить в Бога, я начинаю понимать, что это не я выбрала, мне это открыли.
G.N - Наверное, слова Христа, не метите бисер перед свиньями…
Л. М. - Они не свиньи, их жалко.
G.N - Нет, но это же образно, это символизм, как бы подтекст имеется в виду. Здесь возможно, имеется в виду как раз та вера, это же по-разному расшифровывают, жемчуг – это знание, вера, свет, можно выбрать по-разному.
Л. М. -Но я считаю, что жемчуг – материальное, т.е. больше имеется в виду, что материальное благо не дают людям, которые не ценят его. Можно знание поставить на одну чашу с материальным, но веру – нет.
G.N - Поняла Вас.
Л. М. - Это что-то другое, и это не мы выбираем. И даже верить в Бога – это не наш выбор. Почему она дается не всем? Потому что для этого тоже выбираются люди, которым это все дается. Мне так кажется, сейчас я так чувствую.
G.N - Для меня это ново, что Вы говорите, что нас выбирают. С какой-то стороны, как новое окно в моем сознании открывается.
Л. М. - Ну, посмотрите вокруг себя. Я, например, вижу, этот человек более начитанный, чем я, причем, читает именно правильную литературу, которая должна была его открыть, он лучше меня понимает, видел больше стран, чем я, перенес больше боли, чем я, но не открывается у него.
G.N - Может быть, это и мешает, его знания?
Л. М. - Нет, обратное тоже бывает, мудрец- и открылось ему. Нет, просто не всем дается это, значит - ты избранный.
G.N - Фактически, вера тоже много повлияла на Вас, на это все. Мы начали говорить про культурный центр Терьяна.
Л. М. - Я оказалась в центре по приглашению, я не основатель, я человек, которого выбрали, пригласили руководителем, основатель – совершенно другой человек, Арушан Акопян, который настолько полюбил то, чем я занимаюсь, меня, наверняка, весь мой образ, мою деятельность, во что я превратила центр, что он просто сам говорит, что ты абсолютно уверенно являешься основателем культурного центра, до тебя это была организация, которая была просто создана, т.е. – зарегистрирована, и все.
G.N - Вы вдохнули жизнь в этот центр.
Л. М. - Да, я считаю, что он человек, который побудил меня ко всем моим этим действиям. После отца, он второй человек, который воспитал меня, потому что он крайне благовоспитанный, развитый, очень добрый и приличный человек, благодаря кому я сегодня снесла много стен, он решил очень много вопросов в моей жизни, и благодаря его добрым словам, многие, которые ни во что не ставили меня, потому что я была просто ребенком, избалованным, наголо остриженным, в рваных джинсах, на которого люди этого класса даже не заметили бы, благодаря ему они обратили на меня внимание. Он человек с большой буквы, который мог сказать им, не смотрите на ее взбалмошный вид, она умная, хорошая и т.д. Для меня он открыл огромные двери, он стал моим гарантом.
G.N - Вы очень глубокий человек. Если честно, я до этого момента, до нашей беседы, не представляла это. То, что с Вами можно говорить об о всем, и Вы имеете свое личное представление, мне так кажется. Очень интересно Вас слушать, до мурашек, и очень приятно. Бренд TarazArt появился с самого начала, с первого дня основания Центра?
Л. М. - Сначала был культурный центр Терьян, потом, как-то мой брат пришел и сказал, что решил женится. А он у нас был знаете какой, мне казалось, что он так быстро не женится, 26 — это не быстро? А мы с ним очень тесно связаны, и мне казалось, ну кто должна быть достойна его? Короче, приходит Гая, жена брата, мы знакомимся, и вот, например, есть люди, которые теряют брата после его женитьбы, а у нас наоборот, мы приобрели, он как-то возрос вместе с ними, потому что это что-то с чем-то. В общем – отпад, что за девушка. Я руководитель Центра Терьяна, и мой брат женится на девушке, которая оказывается внучкой Погоса Макинцяна – самого близкого друга Ваана Терьяна, и все его наследие, всего его письма, практически, принадлежат семье моей невестки.
G.N - Обалдеть.
Л. М. -Представляете? Проходит год после свадьбы, и как-то бабушка, Гаяне, Макинцяна дочка говорит: Лилиточка, я бы очень хотела, вот Терьян, это же близкий друг моего отца. Я говорю, да Вы что? Да, ты разве не знаешь? Погос Макинцян. И она начинает рассказывать, потом мы делаем книгу об этом, т.е. Культурный центр Терьян не означает Тараз, в нем миллион вещей.
G.N - Вот я тоже хотела это понять.
Л. М. - У нас очень много литературы, связанной с Теряном, мы делали книги Теряна, делаем все эти праздники на его родине, организовываем разные выставки с Теряном, много чего. И хотя это не очень близко мне, потому что я довольно плохо знаю армянскую литературу, ну не то, что плохо знаю, а не знаток, как основатель г-н Акопян – великолепный теряновед, поэтому это в основном его позиция. Но видите, какое совпадение. Внучка и правнучка Погоса Макинцяна вошли в мою семью.
G.N - Это не совпадение, вы же сами сказали.
Л. М. - Да, вот видите, как все тихо-тихо все это решено за тебя. Дальше. Я такой человек, мне смешно, когда мне говорят, как вы сделали бизнес-проект, а начертите мне бизнес-проект, его чертишь не ты, и ты даже не предполагаешь. Я могу сейчас вам сделать бизнес-проект, но свой собственный путь назвать бизнес проектом невозможно, потому что этот путь был выбран не мной. Я вообще, человек, который хотел иметь свой угол и там рисовать и все такое. Когда я окончила пединститут, я ушла в очень негативном настроении, потому что моя дипломная работа получила 10 пятерок – там в команде сидят люди, которые тебя оценивают, и одну двойку, потому что один человек посчитал, что это не педагогическая тема. И я ушла такая расстроенная, эмоциональный ребенок, вышел с вуза, и я сказала, я сюда больше никогда не вернусь. В 27 лет я оказалась там как преподаватель и преподаю до сих пор. Студенты меня обожают, это другая история, потому что в принципе, я до сих пор не стала педагогом, я до сих пор студент. Вы сейчас в моей студии увидите кучу студентов, которым я плачу, чтобы летом у меня учились. Представляете? Которым я плачу, они получают зарплату.
G.N - Представляю, это великое дело. Вы знаете, по индийской вере человек, который преподает, ну, делится знаниями, это считается самая максимальная карма, высокая вибрация, т.е. считается самая благородная вещь, которая может произойти с человеком. И то, что Вы им еще и даете работу, это был одним из последних вопросов, который я хотела задать, даже не вопрос, а скорее утверждение, то, что Вы даете работу стольким женщинам в регионах, это же не просто работа, это возрождение, экономическая возможность, вера в себя, то, что твои знания, свой культурный колорит, они нужны…
Л. М. -Смотрите, опять-таки выбирала не я. Вот Вы сейчас скажите, а ты что вообще ничего в жизни не выбираешь, все за тебя выбирают, я Вам точно скажу, что да, это так, потому что каждый вечер я ложусь с мыслю о том, как мне накопить хоть чуть-чуть денег, потому что у меня сын растет, а у меня вообще ничего нет отложенного, вообще, у меня квартиры собственной нет, вообще ничего не отложено, машины нет квартиры нет, ничего нет, понимаете? У меня есть такая идея – Культурный центр Терьян, такой получивший имя, признание центр, у которого нет своего помещения. У меня нет ничего материального, и я каждый вечер ложусь и думаю: мне надо отложить денег на что-то, хоть что-то, вот ребенку оставить что-то. А на следующее утро приходит идея, что вот в это надо вложить деньги, в человека, опять-таки, и я сержусь на себя, но делаю новые и новые проекты. Я не знаю, как это, снова говорю, это не ты выбираешь, у тебя может быть сознание того, что ты хочешь иметь в итоге, добиться в своей жизни, но вот вы со мной пообщаетесь и увидите, что у меня нет никаких амбиций, что странно. Очень многим кажется, что я такая амбициозная, что вот так иду вперед
G.N - Я это заметила еще в прошлый раз.
Л. М. - Очень много людей про меня говорят, что она очень амбициозная, но у меня отсутствие амбиций 100%-е.
Одна из тех людей, которая меня вдохновляла на то, чтобы сделать классную коллекцию национальной одежды, это была Лусик Агулеци, я ее видела. Я в какой-то момент уехала во Францию. Я 6 лет ездила туда очень часто, с мыслю о том, что я там останусь и в какой то момент я думала, что мне надо учится в другой стране, потому что после того, как я выезжала, у меня было другое вдохновение, и все, у меня подруга жила во Франции, Кристина Мкртчян, которая сейчас такая знаменитая, работала с компанией Hermes, была художником компании, шарфики. Я жила у нее дома, она меня очень многому научила. Я обожала текстиль, но я не знала, как его расписывать, меня научила Кристине. Это не были курсы, не было какого-то другого обучения, я же жила у Кристины, и она меня всему этому научила. Так вот, в какой-то момент я думала, что останусь там, а потом приехала в Армению, случайно на выставке встретила своего декана, который был моим преподавателем в педагогическом, и он меня попросил заменить их дизайнера на 3 месяца, потому что не было педагога. Я вернулась в пединститут уже как преподаватель буквально на несколько месяцев. Я помню свою первую лекцию, когда мне было 27 лет, я зашла в аудиторию и мои глаза остановились на студенте, на парне, их было 70, тогда курсы были большие, сейчас таких курсов нет, 20-30 человек максимум, так вот мои глаза остановились на студенте, ему было лет 19, 1-2 курс. Он был очень белый, в дальнейшем он стал моим ухажером, который сделал даже мне предложение выйти за него замуж, хотя у нас было 8 лет разницы. Я думала, какая огромная ответственность, вот этим молодым людям сейчас кружить голову, потому что если ты зашел в аудиторию, ты либо ведешь их, те же ведешь их по своему собственному пути, значит твой путь должен быть таким красивым и хорошим, чтобы они, смотря на тебя, захотели бы за тобой последовать, потому что я так выбрала свою специальность, меня же люди повели по своему пути. И я потом поняла, что стала лучше, когда начала преподавать. У нас была и до сих пор есть школа, я знакома с ее руководителем, бывшим замминистра образования Манук Мкртчян, у него есть свой метод преподавания. Он как-то пригласил меня, я уже преподавала, познакомиться с его методом преподавания. Там преподают учащиеся школы, т.е. стал ученик классом старше, он преподает младшим. Я подумала, что метод хороший, надо попробовать. Я на себе и на своих студентах эти опыты делала, каждый год, и меня до сих пор в мастерской девочки, которые уже что-то знают, преподают это тем, кто еще не знает. Ты крепишь свои знания и заодно находишь свои ошибки. Я вот на первом своем курсе, куда зашла, нашла все свои ошибки студенческих лет, полюбила студентов, которые не раз меня предавали: вот эта грызня в Армении, за стул, должность, кто лучше, кто хуже, амбиции, они сто раз мне делали больно, ножей в спине очень много, и студенты предавали, и педагоги.
G.N - Кто-то не от большого ума, кто-то специально
Л. М. - Да, кто-то, понимая, что ты лучше, и вдруг тебе предложат стать, например, завкафедрой, а она останется без работы, допустим. Что-то такое было всегда. Почему я ушла в подвал и Культурный центр Терьян полностью? Я же в прошлом году ушла из трех вузов, где преподавала, решила вообще не преподавать, но через год опять пошла в педагогический. Почему вернулась? Потому что, во-первых, был Covid, и мне надо было как-то зарабатывать. В 45 лет я впервые пошла работать, потому что мне нужны были деньги, нужна была работа. А так, я всю жизнь работала, потому что мне было по кайфу. И всю жизнь считала, что за педагогическую деятельность мен вообще не должны платить, потому что это мой кайф и я здесь общаюсь со студентами, и это совершенно другое.
Кстати, хочу сказать, что отсутствие вот этой бизнес штуки, это как раз в том, что, когда ты делаешь что-то любя, ту думаешь, ну зачем за это платить, я это делаю с удовольствием и делюсь тем, что я знаю.
Да. А потом я просто в какой-то момент поняла, что я всю жизнь имела какие-то желания, но они исполнялись те так как я хотела, но все равно исполнялись. Сейчас я точно знаю, как надо загадывать желания – надо загадать конечную цель, не путь, а конечную цель, потому что путь, по которому ты до этого дойдешь тебе не ведом, а цель — это твое желание. Вот что ты желаешь, к этому ты и пойдешь.
G.N - Вот сейчас, оглядываясь назад, Вы можете сказать, как, кем Вы себя видели? Нет?
Л. М. - Как я себя видела?
Ну например лет 10 тому назад, потому что желания со временем меняются, но если Вы сейчас оглянитесь назад, можете сказать, что, например, лет 10 -15 назад Вы хотели именно то, что сейчас у Вас есть?
Л. М. - Нет, я не знала, вообще не знала. Но я могу сказать, что я абсолютно счастливый человек, абсолютно. У меня есть все, что я где-то в мозгах хотела. У меня изумительный ребенок, это то, о чем, наверное, может мечтать такой человек, как я. Ему будет так же сложно, как и мне, потому что он, в принципе, живет сложно. Я работаю слишком много. Мое тело ломит каждый день, потому что я работаю физически. Я не работаю только мозгами, это мозги +тело, это очень боли в конце дня.
G.N - Много энергии отдаете.
Л. М. - Я работаю физически, я делаю тяжелую физическую работу. Я могу работать на грядках, я могу всю ночь закатывать, т.е. я делаю очень много физической работы, потому что мы делаем 100 проектов. В проекте «Патрастум ен арцахцинер» («Готовят арцахцы») я делаю все вместе с ними, сама выращиваю, потому что у нас упор на эко продукцию, все должно быть выращено нами, там много идей. Ну, смотрите, конечно, я считаю, что самое большое чудо – это рождение ребенка, потому что, когда представляешь из чего что получается, но этот процесс происходит в нас, мы это не видим., могут медики видеть, но не я. Но, когда я вижу, как я семье кладу в землю и что из этого растет – это для меня то же самое: я вижу, я делаю. Это мой кайф, сейчас я балдею от этого.
G.N - Ну у Вас просто очень много созидательной силы, поэтому Вас и хватает. Создаете очень много – и продукты, и одежда. Если говорить про тараз…
Л. М. - Смотрите, вот честно, иногда, когда я оглядываюсь. Я очень много зарабатываю, безумно много для человека, который в искусстве., но я делюсь каждой копейкой. У меня никогда нет денег, потому что я все отдаю людям, которые помогают мне зарабатывать.
У Лепса есть одна хорошая песня про счастливых людей, послушайте, «Я счастливый, как никто», вот эти слова про меня, я иногда думаю, что я счастлива, как никто.
G.N - Это супер. Но можно сказать, что Вы все равно на своем пути, верно? Вот насчет ТаразАрта, как Вы представляете, во что это должно вылиться?
Л. М. - Я вообще уже не представляю, потому что это уже так движется, в принципе, уже без меня, потому что у меня, во-первых, хорошая команда, которая уже так сильно не нуждается в руководстве. Хотя, если я на неделю уезжая, чувствую, что работа замедляется. И я сейчас работаю над тем, чтобы мой фактор отсутствовал в процессе создания.
G.N - В бизнесе это правильно.
Л. М. - Да, я, на самом деле, хочу работать, как сказать – заниматься тем, чем хочется. Сегодня может хочу рисовать, завтра копаться в земле. Я не должна все время руководить бизнес-проекты. То есть мои идеи уже должны быть настолько понятны команде, чтобы до такой степени не нуждались в моем физическом присутствии. И я веду к этому, чтобы все работало без моего физического присутствия, чтобы они работали так налажено, чтобы не думали каждую минуту звонить мне по всем вопросам.
G.N - Но Вы же понимаете, что ваша многогранность, плюс то, что вы постоянно оттачиваете свое мастерство, т.е., по моему мнению Вы человек, который постоянно самосовершенствуется. Ну таких людей, в принципе, немного.
Л. М. - Я работаю, я не человек, который останавливается, я постоянно в процессе.
G.N - Вот, вы же все равно выделяетесь на фоне остальных. Насколько бы бизнес не был отточенным, в Вас будут нуждаться, Вы же являетесь вдохновением, настроением, придаете дух.
Л. М. - Да, это так, но я скажу, что, если я делаю ставку на ком либо, а я сделала серьезную ставку на Армине, я собираюсь полностью передать все. Я так подготавливаю кадры, что, если завтра меня не будет, не физически, а не стоять над головой постоянно, они могли бы делать все «как бы сделала Лилит», на отлично. У меня много друзей, чьи дети погибли во время этой войны, и кода я пробую дать им силы, передать им свою веру, чтобы им было легче жить, a они сейчас как-бы больше думают о себе, поэтому им так плохо, когда говорю им: а ты попробуй понять, что бы твой сын хотел бы делать сейчас и займись этим», вдруг понимаю, что сегодня очень много родителей, которые не знают, что бы хотел делать их ребенок. Это очень плохо, значит они жили в одной семье, без… Я тоже очень редко вижу своих родителей, но мой родитель хотя бы должен иметь представление, чем бы я хотела заниматься.
G.N - Быть на одной волне
Л. М. - Ну, да. Правда, то, что я слишком нематериальна. Для меня ничто осязаемое не имеет значения, кроме человека. Нет ничего, что мне необходимо. Когда спрашивают, что тебе нужно, поверьте, я говорю – ничего.
G.N - Да, я вижу.
Л. М. - 20 дней назад мне подарили какой-то самый крутой, последний, навороченный айфон, он у меня еще лежит в упаковке., представляете?
G.N- Потому что Вы главное от второстепенного, третьестепенного четко разделяете.
Л. М. - Честно, это не я, это не я делаю.
G.N - Я понимаю, это в Вас, у Вас стержень, потому что Вы столько энергии получаете от того, что делаете. Почему люди все время в телефонах? Потому что им чего-то не хватает. Почему уходят в материальный мир? Потому что у них здесь пусто. И они пытаются через вещь себе заполнить внутри, а на самом деле это заполнение очень сие секундное. И Вы полны, поэтому для Вас вся эта мишура не имеет значения.
Л. М. В какой-то момент ты понимаешь, что живешь в стране, где, хочешь, чтобы все было законно и т.д. Потом я очень плохо понимала, например; вот мы общественная организация, нам заказали что-то нарисовать, нарисовали, а как за это брать деньги? Ведь тогда ОО не имели право зарабатывать. Короче, я поняла в какой-то момент, что надо все-таки что-то материализовать.
G.N - Мне кажется, таразы вдохновляют, чтобы люди вернулись к своим истокам. Вы же воссоздаете историческую культуру, и люди посмотрев на свою историю, начинает иначе воспринимать.
Я когда смотрю на таразы, углубляюсь во все это, это действует на меня, я хочу, чтобы эта наша богатая история продолжалась. Если мы распространим это, познакомим людей с нашей культурой, пусть – модернизированной, может это повлияет на психологическую составляющую человека, и он будет по-другому ощущать свое родство с корнями? И может повлиять также на патриотизм?
Л. М. - Скажу следующее. Это одна из составляющих, развивающих в человеке любовь к своей родине, культуре, но честно, я не чувствую, что это все развивает в человеке, храбрость Патриотизм не так воспитывают и не воспитывают в старшем возрасте. Патриотизм должен быть заложен в тебе генетически, это из детства. Человек не может привязаться к своей земле в 50 лет. Это или есть, или нет. Более того, для патриотизма для того, чтобы любить свою родину, не надо слушать историю Монте, или слова Нжде, ты все лишь не должен быть корыстолюбивым. Если ты корыстолюбивый, ты не будешь любить родину. Потому что твоя родина сегодня в хорошем состоянии, завтра – в плохом. Мы же не Америка, чтобы нам постоянно было классно жить, мы же такая страшная страна, где все бывает, не так?
G.N - Конечно.
Л. М. - То есть, если ты родился и хочешь хорошо жить, тебе здесь не место. Ты должен просто понять; что во мне больше – жить ради идеи, быть идеалистом, или ради материального. Если я родилась и говорю, ну лишь бы, главное, что мой ребенок вернулся из армии – как обухом по голове, когда слышу такое. Нация погибла, а ты говоришь-главное, мой ребенок вернулся?! Неужели то, что важно для тебя настолько важнее того, что важно для другого? Неужели настолько важно – твой ребенок, или твоих соседей, подруги? Мы же одна нация. Эта нация не видит глобальные процессы. Главное, что в твоем доме нет этой боли. Понимаете? Сегодня, когда я говорю, поеду в Арцах, мне говорят, а там не страшно? Ну тупой, половина твоей нации живет там, почему ты себя разделяешь от них? А если завтра твой Ереван начнут бомбить?
Вот если скажут русским, там осталось несколько семей, идите, спасите, а в ответ скажут, там же страшно, хорошо будет? Или если твоя диаспора испугается приехать сюда помочь тебе, скажет, ой нет, в Армении страшно, понравится? То есть нам больше нечего развивать сейчас, мы делаем свое дело, я не думаю, создам это платье, потому что это пробудет в человеке это или то, это вы со стороны так смотрите и анализируете в нашу пользу.
G.N - Вы проявляете свою любовь через это, это же тоже проявление любви.
Л. М. - Я делаю все, что я хочу, а я хочу вот это делать. Вы интерпретируете, то, что я делаю, хорошо и красиво и во благо меня.
G.N - Но это культурный код, это невозможно не оценить по достоинству.
Л. М. - Нет, но Вы это видите по-своему. Один говорит, вот молодец, эту одежду так преподносит, что все начали влюбляться, все хотят пожениться в Армении, тратить деньги в Армении, одевать этот костюм в Армении. А другой, кто не любит меня, хотя меня мало, кто не любит, но все равно есть – конкуренты, завистники- говорят, вот в каком коммерческом потоке она, все наши деньги зарабатывает. Такое тоже говорят.
G.N - Ну для этого данный человек должен думать только в этом направлении.
Нет, ну есть люди, которые меня вообще не знают и знать не хотят, но говорят, вот какой коммерческий продукт она создала на основе своего патриотизма. Они же не знают, что я с 6 лет пела, с 7 что-то другое делала.
G.N - Лилит джан, все, что делается только ради денег, очень быстро себя исчерпывает.
Л. М. - Вот и все. Поэтому и так быстро открываются - закрываются эти маленькие ателье в подъездах.
G.N - Потом, когда я смотрю на количество Ваших книг…
Л. М. - Это только часть.
G.N - Ну, понятно. Я это вижу со своего ракурса, Вы мне интересны, как личность, меня не может не интересовать человек, который делает огромный вклад в культуру Армении. Для меня это уже ценность. Вы можете говорить, что Вас избрали, или Вы вдохновляетесь или просто нравиться заниматься этим. Я вижу результат, результат меня впечатляет, как человека, который интересуется и модой, и армянской культурой и т.д.
Но я вижу фанатизм в увиденном мной, в хорошем смысле, вы применяете огромно количество разной техники в своем творчестве, это меня впечатляет. Кстати, как называется то, чем Вы сейчас заняты?
Л. М. - Надглазурная роспись. Я бы очень хотела работать с глазурью, но для этого нужны печки, которых у меня нет. В начале, когда мне дали это помещение, мне оно показалось огромным, а теперь мне кажется, нам здания не хватит. Серьезно, у нас очень много идей и нам нужны огромные территории. Мне бы сейчас дали какой-нибудь завод, я бы организовала там огромное производство. И еще, конечно, плюс ко всему этому, нужны также деньги.
G.N - То есть, Тараз Арт бренду, или всему культурному центру Терьян?
Л. М. - Да. Что касается бренда: вообще, идея создания бренда это так - взбалмошная идея, когда у меня пошли первые эксклюзивные платки, надо было их подписывать.
G.N - Вы с платков начали?
Л. М. - Нет, это была одна из коммерческих идей. Мне очень часто заказывали платки, которые я рисовала на ткани вручную, а потом, когда я поняла, что нам уже нужно делать текстиль принтованный, т.е. у нас уже графические файлы пошли и все такое, надо же было подписываться, а я не могу подписываться одной, т.к. у нас над платком работает несколько человек. То есть у меня идея, четкое представление того, что мне надо, но превращает мою идею в платок дизайнер, который со мной работает, допустим, еще из него делается изделие – это же швеи, портные. Я же не могу одной подписываться под работой, где работало… В принципе, очень много дизайнеров не так относятся к работе, потому что считают, что подпись должна быть одна.
Chanel работала не одна, у нее была команда. Но вот я так не считаю. У меня будет свой личный проект, который будет называться Лилит Меликян, но, в основном, я считаю, что подписываться одной под работай, над которой работало несколько человек, пока для меня не очень по кайфу. Я решила, что я буду создавать какое-то имя, которое, как бы сказать, будет про нас про всех. И вот этот Taraz&Art – он создавался не как TarazArt, а тараз и искусство, т. е. национальный костюм и искусство. Почему-то люди начали его читать TarazArt, а мне как-то понравилось, и теперь мы просто TarazArt, а на самом деле это Taraz and Art.
G.N - Интересно
Л. М. - Да. И что мы сделали. Мы вначале сделали просто красивый логотип, причем заказала, ну не заказала, а попросила сделать одного из своих товарищей, который для меня совершенно чудесный дизайнер. И я сказала, может ты мне сделаешь? Потому что как бы для себя одной самостоятельно придумать логотип я не в состоянии. Вообще, это неправильно, когда для себя ты делаешь сам.
G.N - Согласна.
Л. М. - Вот, и он мне сделал классный логотип. Я очень люблю логотип компании. Огромное спасибо ему, что он у меня есть. Это Ваан. И мы потом просто ляпали логотип на всем, что угодно. А потом стало понятно, что это надо превращать в какой-то бренд, потому что начали как бы пользоваться нашими идеями, и я поняла, что все уже надо запатентовать, чтобы прекратить историю с патентом наших людей. Мы сняли авторское права и стали продавать под ним.
G.N - Этнотекс?
Л. М. - Да, сейчас все в процессе, то есть мы патентуем второй бренд, и он будет относится к этнике не армянской, потому что, если Вы заметили среди наших работ… Ну, я сейчас Мордовию делаю, у меня были греки, были индусы. Т.е. в смысле идеи. Все, что касается этники, любой узор, все, что касается интересных народов, меня интересует.
G.N -А Вы не думали о создании текстиля с принтами?
Л. М. - Именно текстилем мы сейчас и занимаемся.
G.N - То есть люди могут себе приобрести ткань?
Л. М. -Да, потому что я не собираюсь всю жизнь самостоятельно делать все, что угодно. Я хочу просто предоставить людям ткань, пускай они шьют, что им хочется. Будут разные такие ткани, а ты сам думай, что из них сделать.
G.N - Я тоже буду пользоваться вашим текстилем.
Л. М. -Я сейчас новую коллекцию делаю – это совершенно другое дело. Т.е. вообще никакой этники: только война, последствия, история и все такое. Т.е. ты же не всегда… Я же вам сказала, я ничего не думаю вперед, мне все дается, идеи-они не вымышленные, мне все дается. Я же не думала, что буду делать коллекцию 2020 о войне, я не думала, так получилось, я ничего специально не делала.
G.N - Вы организовываете такой труд. Вы же от и до знаете, кому что поручить. Это же Вы организовываете весь процесс, правильно?
Л. М. -Да
G.N - То есть, Вы видите этот конечный результат?
Л. М. - Смотрите, я вначале придумывала себе путь, а цель приходила потом. А теперь я придумываю себе конец истории, а когда придумана цель, путь уже выбирается совершенно по-другому. Теперь я уже поменяла в корне подход ко всем делам. У меня теперь уже конечная цель, а путь я уже не выбираю, ну как получится, вот так. По ходу видно будет.
G.N - Лилит, а есть что-то остро необходимое, ну, вот, что-то, что сейчас для ваших проектов необходимо, было бы хорошо, если бы было?
Л. М. - Ну вот смотрите, я абсолютно точно уже сказала, что было бы хорошо, если бы всегда были деньги, но я бы сейчас сказала, что было бы хорошо, если бы у меня были люди. На самом деле, нехватка денег, это постоянный процесс, это в кайф, что ты работаешь, чтобы заработать. Я думаю, если бы было много денег, было бы столько работы? Наверняка, нет.
G.N - Люди – специалисты, Вы имеете в виду?
Л. М. - Да, мне не хватает людей со знаниями, и мне сейчас это очень сильно мешает и очень сильно волнует, что я уже не могу найти людей, с кем мне работать.
G.N - Какие Вам нужны специалисты?
Л. М. - Хорошие.
G.N - Ну в какой сфере?
Л. М. - В Армении найти специалиста, который специалист в своей специальности, это уже очень большая проблема. Я даже садовника уже не могу найти. Т.е., во-первых, у нас народ стал очень ленивый, во-вторых, эта супер-материальность не дает им…, ну понимаете, просто не хотят работать, не хотят. «Зачем нам работать?» Ну для чего вам работать? Работаешь, чтобы, в первую очередь, двигаться, не стоять на месте. Но, говорят, сколько платите, чтобы мы работали. Я просто удивляюсь. Это то же самое, если утром просыпаешься, у тебя сегодня нет работы, и думаешь, а зачем тогда просыпаться, если мне сегодня делать нечего? Мотивация исчезла в людях, реальная мотивация, поэтому я не могу найти, с кем работать. Я своим пройденным путем уже абсолютно точно знаю, что я не живу ради денег, я живу, в принципе, ради материализации своей головы, потому что у меня очень много идей и желания, я хочу все внедрять. А теперь мне не с кем все это делать. И теперь я не знаю, лопнуть от своих желаний, или что с ними делать?
G.N - Нет, Ваши люди Вас найдут.
Л. М. -Неет, «наши люди нас найдут» было давно, а теперь наши люди все уезжают. Это было раньше, когда ты сидел, а к тебе приходил специалист и ты думал, «здорово, это тоже сделаю, потому что ест- специалист и этого». А сегодня Армения пустеет, я не знаю, с кем что делать. Я Вам дело говорю, у меня сейчас гибнет продукт (урожай - ред.) на даче, мне не к кому обратиться, чтобы собрать все с деревьев. Рабочих нет в этой стране, людей нет. Люди сейчас стали такими; «А зачем мне это делать, сколько платишь, чтобы я сделал? Разве стоит ради этих копеек?». Понимаете, нет мотивации: вот проснулся утром, ну зачем лежать, встану, похожу, что-нибудь сделаю, плевать, что никто не платит, потом заплатят- это исчезло. Наша нация в очень плохом состоянии, надо посерьезнеть.
G.N - Да, согласна. И даже когда человек, у кого полно энергии, вот, например я, работаю над несколькими проектами. Я приезжаю в Армению, и чувствую, что мне надо поехать в Москву, вернуться, чтобы снова работать, как мотор.
Л. М. - Скажу еще одно: я уже несколько лет работаю с институтом Смитсона, они меня очень хорошему делу научили. Ни одного человека в жизни нельзя мотивировать деньгами, попробуешь человека мотивировать деньгами, то есть будешь интерес у него создавать… Вообще, людей ни на что мотивировать. Если «приманиваешь» (կուտ ես տալիս) – это мотивация деньгами, идеями, если ты человека заинтересовываешь сделать что-то - у вас будет нулевой результат. Мотивации вообще не должно быть. Когда маленьким детям говорят, сделай это, я в ответ сделаю то-то, ты ребенка портишь с младых лет, вот в чем вся проблема. Ты сделай это, но я взамен ничего не сделаю. Ты или хочешь сделать это, или – нет. Все, нет никакой мотивации.
G.N - Лилит, но ведь есть что-то, что вдохновляет Вас?
Л. М. - Я уже сказала: это не ты решаешь, это или дано тебе, или нет. Я с этим стопроцентно согласна.
G.N - Т.е. Вы считаете, что пока у вас есть это желание, Вы как-бы находитесь в этом потоке.
Л. М. - Смотрите, а Вам в начале сказала, что если мне раньше говорили, этот человек избранный, я бы подумала, да ладно, но теперь говорю Вам точно: есть избранные, и только им дается потом раскрыться, только они потом могут иметь эти связь, ощущение дороги и т.д. Я сама избранная, серьезно говорю, это какое-то иное ощущение.
G.N - Да, понимаю.
Л. М. - Ты проходишь трудный путь, так как ты избранная, тебе будет очень трудно. Я избранная, и я, на самом деле, ничего не делаю, заранее подумав – надо сделать так, чтобы было так и. т.д. Знаете, это твой путь становления, пока не возникнет самопознание, ты уже начинаешь понимать, знаешь, кто ты, грубо говоря, когда смотришь в зеркало, и видишь себя, а не кого-то другого. Я абсолютно точно говорю, что я абсолютно счастливый человек, потому что все, что я хочу, у меня есть. И люди, которые до сих пор не поняли это обо мне - могут прийти с идеей или с чем то другим – мне их жаль, потому что у меня абсолютное видение, что все я хочу, у меня есть. Вот вчера я в одной компании сказала, что если вот сейчас прервется мою дорога жизни, мне вообще ни о чем не придется сожалеть.
G.N - Это самое крутое, что может быть на свете.
Л. М. - Да, у меня есть ребенок, он тоже абсолютно свободный. У меня нет никакой привязанности со своим ребенком, и у него нет никакой привязанности со мной. Я это делала специально, сознавая, что люди, у которых есть привязанности, у них очень много проблем, намного больше, чем у тех, у кого нет привязанностей. У меня нет привязанности к ребенку, и у него нет привязанности ко мне. Это абсолютная свобода выбора, т.е. мы любим друг друга без привязанности.
G.N - Без созависимости.
Л. М. - Вообще нет такого, что «если мама не придет домой, я останусь голодным, или если не придет – я это не выучу,» или что-то не сделает, потому что завтра меня может не быть, и я подготовила его к этому с детства. Вы знаете, было неосознанно, но, в принципе, сознательно. Потому что есть такой астрологический подсчет, когда ты можешь примерно рассчитать, что тебя ждет, тем более, если чувствуешь, что ты избранный. Я точно знаю, что очень долго жить не буду – это точно. Нельзя ставить ребенка в зависимость этой любви – родитель – ребенок. Я сама завишу от своего папы очень-очень. Это вот такая неимоверная любовь, когда ты понимаешь, что тебе будет очень больно, если его не будет. Я не хочу, чтобы так было с моим ребенком, потому что боль потери очень долгая, оне в тебе губит очень много чего. Вот так.
G.N - Большое спасибо, Лилит. В конце попрошу, чтобы Вы назвали остальные свои проекты, кроме TarazArt-а.
Л. М. - Этнотекс
G.N -И еще продукты Арцаха - ???, о чем Вы говорили.
Л. М. - Это не станет коммерческим, пока у меня не будет ресторана. ТаразАрт-единственная идея, в котором я скоро физически не буду присутствовать, потому что я довела его до такого уровня, что он может работать без меня. Этнотекст тоже будет работать без меня, потому что это чисто текстильное производство. А вот «Готовят арцахцы» – это бренд, где в главной роли тоже я, где все надо поставить на ноги, а это надо сделать, когда у тебя будет свой ресторан.
G.N - Но это конкретно продукты.
Л. М. -Это еда, это экопродукты, выращивание. Это может быть как-то потом быть связано с такой историей, как экологическая культура, что-то такое. Природоохранная культура (բնապահպանական մշակույթ). Это может быть потом, если углубиться. Идея, как я говорила в том, что самое большое чудо, это рождения ребенка, что вырастает из зародыша, но мы это не видим, а тут можно увидеть, создать историю.
Беседу вела С. Минасян